«Любовь, которая никуда не уходит». За что благодарна мать, похоронившая двух сыновей

– И тогда я осознала, что моя роль мамы совершенно не заканчивается со смертью моих детей. Даже не так. Не со смертью, а с их переездом в жизнь вечную. Что здесь, на земле, у меня теперь много-много дел, чтобы помочь им обустроиться Там. Что земным ничего не ограничивается. И однажды мы обязательно встретимся! Но для этого мне нужно много потрудиться.

Я осознала, что моя роль мамы совершенно не заканчивается со смертью моих детей

Мария. Наша прихожанка. Она мне всегда очень нравилась.

Красивая, статная, смешливая, какая-то очень теплая, даже горячая. Кажется, что этого ее тепла для одной нее чересчур. Оно выплескивается наружу и греет всех, кто оказывается рядом – и своих, и чужих. Она даже не ходит, а летает у нас по храму. Вот она здесь, а уже – там. Обернешься – а ее уже и нет. Она рядом с другими. И им тоже становится тепло. Кто-то ворчит – слишком много ее. Но на самом деле на Марию невозможно смотреть без улыбки, по крайней мере – мне. И хочется болтать с ней, болтать. О чем-то незначительном, радостном, легком. Потому что у нее самой все в жизни легко и радостно. Так я всегда думала.

«Замуж выйдет, когда пить бросит»

А в тот день я слушала ее и удивлялась, насколько внешнее может быть очень, очень, очень обманчивым. Улыбается тебе человек, вы шутите, говорите о каких-то глупостях. Ты даже как будто завидуешь ее легкости. Потому что у тебя-то самой ого-го-го проблемищи. А за спиной у этого человека, оказывается, такая судьба, которая, случись это все с тобой, раздавила бы тебя и мокрого места не оставила. А она живет. И смеется над чем-то, и дышит, и любит. И как будто летит…

Потом понимаешь: это все Бог. С Богом все возможно. Даже летать.

А начался наш разговор с отца Илия (Ноздрина). Тогда только-только разнеслась по храмам новость, что батюшка скончался в скиту Оптиной пустыни. И обсуждали люди это событие, вспоминали все, что у них с ним связано. Многие поехали в монастырь проститься. И стояла очередь из машин аж до поворота на Козельск. Муж рассказывал, он там тоже был. А кто-то бросал авто вообще непонятно где и шел пешком – несколько километров, ночью, по снегу. Тогда как раз все замело.

– А у меня тоже есть история про отца Илия, – сказала мне Мария. – Помнишь Татьяну?

Конечно, помню. Она работала у нас на подворье за свечным ящиком. Всегда сияла, всех любила и встречала всех словами преподобного Серафима Саровского: «Радость моя!». Мы с ней дружили. Да с ней все дружили, особенно дети. Десять лет назад она умерла от рака. Время идет, а мне ее по-прежнему так не хватает.

– Дочка у нее вела очень нехороший, разбитной образ жизни, – рассказывала мне Мария. – И Татьяна очень переживала, что та замуж никак выйти не может. Собралась и поехала в Оптину пустынь. Думала: «Встречусь с батюшкой Илием. Он даст мне какой-нибудь совет, благословит, наставит на путь – как жить правильно. Или что-нибудь мне откроет». И вот приехала она в Оптину. Людей очень много. Ждала, что сейчас он выйдет, и она подойдет – спросит. «Тут батюшка выходит, и я понимаю, что народ меня оттесняет. Не то что подойти, я даже крикнуть не могу. Такая толпа кругом. Она его обступает и прямо волной несет мимо меня. Я так расстроилась! Такой путь проделала, и не будет у меня никакого результата. И вдруг он разворачивается в этой толпе, показывает на меня пальцем и говорит: “А твоя дочка замуж не выйдет, пока пить не бросит!” И уходит!». Это мне Татьяна сама рассказала. Правда, дочка ее так и не бросила пить. И замуж не вышла. Вот такая грустная история. Но она за нее долго-долго молилась.

Ну и слово за слово, после этого рассказа про Татьяну и отца Илия Мария начала говорить о себе. Хоть немного, хоть чуть-чуть пустила меня в свою жизнь.

«Души людские все равно тянулись к Богу»

Росла Мария в совсем неверующей московской семье. «Наверное, потому и неверующей, что была она московской, – говорила она мне. – В регионах с этим было как-то попроще».

Точнее – родители ее были неверующими.

У меня, наверное, всегда было какое-то понимание, что есть Высшая Сила

– А моя бабуля 1919 года рождения всегда знала, когда Пасха, и всегда красила яйца, – рассказывала Мария. – Я тогда не понимала, что такое Пасха и зачем крашеные яйца. Но вот эти моменты из детства я очень хорошо помню. Бабуля была очень добрым, радостным и отзывчивым человеком. Настоящая христианка. Хотя и не ходила никогда в храм – наверное, потому что боялась. Но души людские все равно же тянулись к Богу. Даже если внешне это никак не явно не показывалось. Но настолько это был добрый и человечный человек, что мои подружки-одноклассники до сих пор ее вспоминают. Ее радость и доброту. Всегда приветливая, всегда всему радовалась. Всегда всем помогала – готовила, стирала, убирала. И при этом была всегда на позитиве. Нам это очень было нужно. Потому что, когда я была совсем маленькой, от нас ушел отец. Сестра младше меня на два года. Ну совсем была кроха. Жили мы очень бедно. Можно сказать – в нищете. Очень было трудно. И бабуля нам много помогала. Но, конечно, мне очень не хватало отца. Не хватало его любви, поддержки. Он присылал алименты, приезжал гулять с нами. Но никакого близкого тепла не было. И я даже придумывала разные истории про него для своих друзей и сама в них верила. А что касается Бога… Как бы там ни было, все равно у меня, наверное, было какое-то понимание, что есть Высшая Сила. Душа же – христианка. И вера когда-то, наверное, должна была во мне проснуться. Не наверное, а проснулась.

«Я его родила, а через два дня он умер»

Первый раз Мария вышла замуж в восемнадцать лет.

– Все мы родом из детства. У меня отца рядом не было, я говорила, и поэтому я понятия не имела, как все устроено в семье, в быту. Когда папка тебя за руку ведет в детский сад, в школу. Или когда ты разогреваешь ему еду. Когда он тебя наставляет, ругает, любит, с тобой гуляет. Такие нормальные бытовые человеческие отношения, которых я была лишена. А как и все девчонки, я, конечно, мечтала о семье. Тем более что у бабушки была родная сестра, которая на каникулы меня забирала к ним с мужем. И я хоть как-то видела эти отношения – именно между мужем и женой. И первый мой брак – это одновременно и попытка создать такие отношения, и желание иметь рядом с собой отца (в лице супруга).

Первый супруг был на двенадцать лет старше Марии. По тем временам – это большая разница. Она не захотела рассказывать подробности, чтобы, наверное, ненароком не осудить. Сказала только, что он совершенно не подходил для семьи. И никак не хотел в ее строительстве участвовать. Есть такие люди – одиночки. Поэтому очень быстро они развелись. Даже несмотря на то, что у них уже подрастал ребенок.

– Когда я забеременела старшим сыном, я впервые и пришла в храм, – рассказывала Мария. – Я совершенно ничего не знала о церковной жизни, мне не с кого было списать, как себя вести, что делать. Темный лес. Для меня это было как приехать в чужую страну, в Аргентину, например. Не зная ни языка, ни правил поведения, ни законов. Не имея ни документов, ни денег, ничего. И знакомых у меня там не было. Но, забеременев, я понимала, что нужно получить какую-то поддержку. Я приехала в Новодевичий монастырь, как в Аргентину ту. Было это в 1984 году. Зашла в храм, постояла, посмотрела, развернулась и ушла. Все. А потом свекор меня крестил. В храме, который никогда не закрывался, в Тульской области. Свекровь настояла. Ну а потом благополучно родился наш Вадим.

Второй раз, уже более осознанно, Мария пришла в храм, когда умер ее средний сын. Было это в 1992 году. Ей было двадцать шесть.

– Я тогда уже второй раз вышла замуж. Очень хотела семью, детей, чтобы муж был главой. Но на самом деле, это грех, который на мне. Мой второй муж ради меня ушел из семьи. Я была такая красотка, ноги от ушей, устоять было невозможно. И в советские годы к этому относились как-то спокойно. Муж спокойно общался и общается со своей первой семьей. Забеременела вторым своим сыном. Мы его хотели, ждали. Я его родила, а через два дня он умер. И никто мне не рассказал – почему. Сейчас, понимая, какой на мне был грех, я думаю, что смерть нашего совместного ребенка – это для того, чтобы я все осознала. Он был так на меня похож, Андрюшка, малыш мой любимый. Я в роддоме была, и его муж с дедом и мамой хоронили. На домодедовском кладбище. Он с бабушкой вместе лежит. А так как его без меня забирали, я очень долго думала: «А вдруг он жив? А вдруг его подменили?». К сожалению, мы его не крестили. Девяносто второй год. Батюшек тогда в больницы не приглашали и не пускали. А про мирской чин я узнала гораздо позже. Но дело даже не в этом. Я даже не подозревала, что он уйдет. Поэтому мне и в голову не пришло, что его надо крестить. Но я за Андрюшеньку каждый день молюсь мученику Уару. И в храме на кладбище батюшка служит молебны мученику Уару о таких детях и вообще о некрещеных людях.

Во время этой беременности Мария крестила своего мужа – в нашем храме Архангела Михаила. А после того как у них произошло несчастье, они решили обвенчаться.

– Мы сразу и повенчались. Во время венчания я так просила у Бога, чтобы Он позволил мне родить еще сына, что ровно через девять месяцев Господь мне послал третьего нашего мальчика. И назвали мы его Михаилом. Потому что венчались мы в храме Архангела Михаила. Вообще, та смерть Андрюшки очень сильно подвинула меня на какие-то душевные порывы. И после венчания я поняла, что мне нужно исповедоваться. Вообще, нужно как-то духовно укрепляться. Потому что до этого я была даже не захожанкой. Просто человеком, который был крещен.

Но путь к храму был у Марии очень непростым.

Горе, которое меня настигло, могло быть залечено только здесь, в храме. Я это чувствовала

– Шла я к Богу очень тяжело, – рассказывала она. – В первую очередь потому, что у меня не было человека, который мог бы мне в этом помочь, все рассказать. Я говорила: «Аргентина, и я без всего». Когда я обращалась к кому-то в храме, от меня почему-то всегда отмахивались. Или что-то говорили на вообще непонятном мне языке. И это было и обидно, и больно. Как будто я здесь чужая. Но я возвращалась и возвращалась. Потому что горе, которое меня настигло, могло быть залечено только здесь. Я это чувствовала. Но, видимо, Господь дал мне такой тяжелый путь, чтобы я прочувствовала все это сама. И чтобы помогала другим. И сейчас, когда к нам приходят новоначальные, новопришедшие, особенно молодежь, я всегда стараюсь окружить их вниманием. Чтобы они не ушли, чтобы остались, почувствовали, что они здесь нужны и важны.

Мария такая, да…

«К Богу придут все!»

Через какое-то время на работе у Марии появилась новая сотрудница. Была она верующей, воцерковленной, и они начали близко общаться.

– Через нее я стала хоть что-то понимать. Что происходит в храме, зачем. Ну и исповедовалась, наконец. Эта первая исповедь. Шла я к ней два года. Я ничего не знала и приходила, когда нет причастия. В Великий пост, например. Не каждый же день литургии. А я тогда думала, что исповедь и причастие – целое. Я приходила, меня все тыркали, и я уходила. И так раз за разом. Но однажды я приехала на подворье Оптиной пустыни в Москве – в храм Петра и Павла. У меня мама в Ясенево живет. Наверное, это была суббота. Я приехала к началу службы, не понимала, где исповедь. Мне сказали: «Там» – куда-то махнули рукой. Я стояла, стояла. Исповедь закончилась, началось причастие. Потом начался водосвятный молебен. Понимаю, что опять я ни с чем. И тут вижу – идет кто-то главный! По-нашему, по-светски. «Генеральный директор» этого всего. Все ему кланяются, благословение просят. И я думаю: «Все! Если не сейчас, то никогда!». И не поверишь, я ему наперерез: «Батюшка! Исповедуйте меня!». И рыдаю так! Слезы катятся ручьями просто! Он остановился, посмотрел на меня, подозвал батюшку, который служил водосвятный молебен, сказал ему меня исповедовать, а сам пошел этот молебен служить. Это был архимандрит Оптиной пустыни отец Мелхиседек. Я так ему за это благодарна! Он понял, что мне правда очень нужно исповедоваться. Батюшку благословил пойти со мной. Сам пошел служить молебен, хотя, видимо, не собирался. И на исповеди я рыдала так, что у меня просто слов не было понятно. Выплакивала все – боль, грехи. Я исписала целую тетрадку. Батюшка сказал, чтобы я читала, а я не могла.

Я очень-очень благодарна отцу Мелхиседеку. Он увидел, что человеку нужно сейчас, а не когда-либо. Что все это разрывало меня изнутри. Но я все равно не скажу, что после этой исповеди я стала каким-то очень хорошим воцерковленным человеком. Примерной прихожанкой. Нет, я была скорее захожанкой. Атрибуты красивые, яйца освятить, куличи, какие-то праздники. Но не более. И, наверное, только после смерти моего старшего сына у меня душа очень сильно перевернулась. Как отец Мелхиседек говорит: «К Богу придут все. Просто каждый своим путем. Кто-то через болезни, кто-то через скорби».

Через несколько лет после этой второй смерти Мария с отцом Мелхиседеком очень подружатся. И ему, и Господу она очень благодарна за эту дружбу.

– Я так поняла, что Господь мне его послал в утешение. И в просвещение ума. Потому что у него очень сильные и понятные проповеди. Очень современно для сегодняшнего человека. Мы недавно отпевали воина Евгения – мужа моей подруги. Приехало очень много народа, много военных. Отец Мелхиседек сказал большую проповедь. И там был парень на коляске – без ноги. И батюшка к нему подошел и говорит: «Ты пойми! Ты ногу не потерял! Ты ее отдал за победу!». Как-то он умеет донести. И дружба с таким человеком для меня – большое утешение. Это вообще чудо. У меня два чуда в жизни – рождение детей и дружба с ним.

У Бога ничего не бывает мимоходом

Старший сын Марии, Вадим, умер через семнадцать лет после ухода маленького Андрюши. Было ему двадцать пять.

Старший сын Марии, Вадим, умер через семнадцать лет после ухода маленького Андрюши. Было ему двадцать пять

Это сейчас я все стараюсь рассказать хоть немного в хронологическом порядке. А когда мы с Марией говорили, она сказала это как-то мимоходом, как будто даже между прочим. Еще до того, как поделилась тем, что и второй ее сын ушел. Рассказывая о чем-то другом. Поэтому поначалу я даже опешила. И не только потому, что это так с ней не вязалось – с такой громкой, улыбчивой, радостной, вечно что-то делающей. Я говорила. Но еще это было, как ни странно, очень вовремя. Если вообще такое может быть вовремя.

Но у одной нашей прихожанки недавно умерла дочь – молодая красивая девушка. Мы пытаемся как-то ее поддержать – коряво, неумело, не зная, что говорить в такой ситуации. Хотя что тут вообще можно сказать? И имеем ли мы вообще право что-то говорить?.. Ведь на все наши слова она может просто кивнуть на наших живых детей. И все. Все тут же теряет смысл.

Но именно потому, что сказать мы ничего не можем, то и ищем людей, которые тоже хоронили своих детей. Надеясь, что они найдут слова. И тут вдруг на ровном совершенно месте Мария произносит: «Когда умер мой старший сын…»

Но у Бога ничего случайного не бывает. И мимоходом тоже ничего не бывает. Я дала той матери, потерявшей дочь, телефон Марии, и они поговорили.

…Первенец Марии занимался профессионально спортом. Молодой, красивый, умный. Собирался жениться. И невеста была чудесная, Марии она очень нравилась. Но женщина все думала: «Не теперь, чуть позже. Сейчас денег заработаем – и такую свадьбу детям отгрохаем!» Не успели, не отгрохали. Сын умер от инсульта. Страшно. Но невеста его, Света, стала для Марии близким и родным человеком, хотя у нее уже своя семья.

– Когда мы похоронили моего сына, она, конечно, очень переживала, – рассказывала Мария. – Пришла в храм, и батюшка ее благословил обязательно выходить замуж. Сейчас у нее двое детей. Но у нас очень хорошие отношения. Она мне как дочь: «Мамуля, мамуля». Дети: «Бабушка». Сын ушел и оставил мне такой подарок.

Но тогда, после похорон, Марии было очень тяжело. Второй сын. И если Андрюшка был безгрешным младенцем, то тут целая жизнь. Сейчас она говорит об этом спокойно, но даже страшно представить, что она переживала тогда.

– Я как будто застыла. Я даже не плакала. Только на отпевании. И постоянно повторяла: «Господи, дай мне силы никого не осуждать!» А внутри – заморозилась. Тогда меня спасли не работа, не друзья, не родные. Меня спасли две женщины – Татьяна и Мария (ее звали как и меня). С ними я познакомилась как раз на отпевании.

«Так было нужно»

Про покойную Татьяну я уже писала – она ездила к отцу Илию из-за дочери. А Мария Константиновна – ее сменщица. В последнее время она плохо слышала и многого не помнила. И каждый раз на службе радостно и громко спрашивала, показывая на моих дочек: «Это что, все твои? Какая же ты молодец!» И совала им деньги и конфеты. «Женщина, что вы орете! Это же дом Божий», – шипели на нее самые благочестивые. А она им улыбалась. Не слышала. А потом вообще слегла. Так и лежит дома.

– Сорок дней каждое утро я приезжала на панихиду, и сорок дней они «нянчили» меня по храму, просвещали, помогали и поддерживали очень-очень сильно, – вспоминала моя Мария. – Обычно люди боятся общаться с теми, у кого умер близкий человек. Или даже не умеют.

Эти женщины объяснили мне, что сын мой живет в вечности

«Соболезную», «держись» – это ни о чем. А вот Татьяна и Мария общались со мной очень просто, с любовью. Не по-книжному. Объясняли, что мне предстоит много потрудиться, чтобы помочь сыну в вечной жизни. Ведь ему так нужна моя поддержка! Молитва – это смс-ка или телеграмма о поддержке. Милостыня, помощь людям – это бандероль. Исповедь моя, причастие – это посылка с едой. Ну, если перевести это на земные слова. Что нельзя унывать, киснуть, жалеть себя. Во-первых, потому что у меня очень много дел. Чтобы сыновьям моим помочь. И что жизнь наша не заканчивается здесь, на земле. Что они там живут. И когда-нибудь меня там встретят. А во-вторых, чтобы самой это горе пережить. Что мне нужно себя чем-то занимать. Работа, походы в храм. Я так и делала. Я очень благодарна Татьяне и Марии. Они поддерживали меня совсем не по-интеллигентски, с этими всеми психологическими тонкостями. Они делали это очень просто. Но жизнь у нас простая. И вечная жизнь тоже – простая. И не нужно бояться просто друг друга поддерживать. А еще они мне объяснили, что сын мой ЖИВЕТ в вечности. Что у него есть там какое-то задание. Что он – мой ангел-хранитель. И что, если Господь так решил, Он уберег его от чего-то худшего. Так было нужно! Прошло время, и я осознала, что я так же его люблю, а он так же любит меня. И эта любовь никуда не уходит.

«Господь все делает во благо всем»

Но это, наверное, легко сказать: «Так было нужно!». А принять всем сердцем – очень, очень тяжело. Почти невозможно. Но как читала у кого-то: «Крест у человека появляется тогда, когда его воля идет вразрез с волей Божией». Так что иного пути, чтобы жить, как только волю Господню о себе принять, нет.

– Я очень скорбела, – рассказывала моя собеседница. – И однажды Мария, видя эту мою скорбь, рассказала историю. У одной женщины была восемнадцатилетняя дочка – красавица и умница. Она училась на переводчика английского языка в Мориса Тореза, подавала большие надежды. Но в какой-то момент девочка смертельно заболела. Положили ее в реанимацию. А мама пошла в храм молить Божию Матерь, чтобы ее единственное дитя выздоровело. Долго, слезно молилась и потом вернулась обратно в больницу. А врач ей говорит: «Ваша дочка умирает. Готовьтесь». Мать развернулась, пришла обратно в храм, встала перед иконой Богородицы и зарыдала: «Я так Тебя просила! А Ты забираешь мою дочь! Как Ты так можешь?!». Укорила Матерь Божию. И в эту же ночь является ей во сне Пречистая: «Я забрала бы твою девочку в такой хороший удел! Она же у тебя девственница, умница, красавица! Такая хорошая, замечательная девчонка! Самый лучший удел я для нее приготовила! Но раз ты хочешь, я тебе ее оставлю». Женщина проснулась, побежала в реанимацию. И оказалось, что дочка ее пришла в себя. А вскоре – вообще поправилась. Но произошла страшная метаморфоза. Девочка вдруг начала вести совершенно ужасный образ жизни. Пьет, бьет маму. И конца-края этому кошмару нет. И тут Мария разворачивается, показывает мне на Татьяну и говорит: «Вот эта мать. Ты видишь, она ползает по всему храму и просит прощения у Матери Божией за то, что тогда Ее укорила». Вот такая история. О том, что если Господь что-то задумал, то это только во благо нам всем.

«Во благо всем». Это говорила мне женщина, похоронившая двоих детей. И я, оказывается, ничего-ничего о ней не знала. Я и о Татьяне ничего не знала. Нет, она говорила, что у нее проблемы с дочкой, поэтому собаку не с кем оставить. Но не более того. Какие же судьбы у людей…

«Все до смерти доживем»

Судьбы, да. Но Мария вдруг начала говорить о том, что очень благодарна Богу. За все. И за свою жизнь, и просто за то, что Он есть. Это же самое главное – что Бог есть!

– Я Господу очень благодарна за то, что Он всегда рядом, за то, что Он меня не бросил, за то, что всегда мне помогает. За то, что позволил мне узнать – какая эта наша жизнь. Как это все устроено. Что Он открыл, как нам всем нужно жить. Как вести себя. С другими, да и с самими собой. И сделал так, что я Его услышала. Потому что многие люди живут, не зная, как устроен этот мир. Что будет происходить потом. И это страшно, это очень страшно. Бедные-бедные люди.

Скорби нам посылаются, чтобы почувствовать настоящую радость жизни. И начать благодарить за то, что есть

А я знаю, что есть земная жизнь, а есть жизнь вечная. И что просто так ничего не происходит – ни радости, ни горести. Все для чего-то нужно. И смерть моих сыновей дала мне просвещение ума об устроении этой жизни – здесь и Там. И, я об этом уже говорила, осознание, что с их уходом моя роль, как мамы, не заканчивается. Вообще, что с уходом любого человека отношения с ним не заканчиваются. А еще понимание, что ты никогда не оценишь радость этой земной жизни, пока не испытаешь боль. Даже по поводу этой нашей войны. Я же понимаю, что она послана нам не просто так. Мы, видимо, так хорошо жили, не думая о том, что все может взять и измениться. «Хочу машину новую, хочу платье новое, хочу, чтобы дети закончили самый престижный вуз, хочу отдохнуть там-то, хочу квартиру не такую, а такую, хочу такой-то ремонт. А с приходом войны мы поняли (хотя бы частично), что мы можем одномоментно потерять не просто хату, а в трусах убежать. И что слава Богу, что у тебя это все есть. А не само собой разумеется. Поэтому скорби нам посылаются, чтобы почувствовать настоящую радость жизни. И начать благодарить за то, что есть. И когда ты теряешь близких людей, это учит не привязываться к земному, какими бы близкими они не были. И чувство, что мы все равно останемся близкими. Как сказал отец Мелхиседек: «Не переживайте, все до смерти доживем».

От слова «митра»

А еще Мария вновь заговорила о любви. Оказывается, когда ты с Богом, Он может тебе ее вдруг подарить. Когда ты не ждал ее и всю жизнь жил с болью в сердце.

– Я очень обижалась и в детстве, и в молодости, и в большим уже возрасте на своего отца, – рассказывала Мария. – Очень негативное было к нему отношение. А потом к отцу пришла старость. И он начал общаться с нами в таком тоне, мол: «Я вам платил алименты, теперь вы должны меня поддерживать». За ним некому было ухаживать. Потому что ни он, ни мама новую семью не создали. Честно скажу, если бы я не была уже христианкой, я бы не смогла с ним общаться. Но так как мы христиане, наш долг – любить и поддерживать своих родителей. Любых! Я организовала его переезд в наш район, чтобы он был поближе, уход, наняла сиделку. Мы с сестрой все сделали для того, чтобы последние годы его жизни были достойными. Но общение наше шло очень тяжело. Как-то я пошла исповедоваться нашему отцу Игорю (ты его знаешь) и рассказала про эту историю. Что с отцом такие вот отношения, общения никогда не было, но вот пришла у него старость. Что я организовала уход. Он слушал-слушал, а потом спросил: «А в чем вы каетесь?» – «Батюшка, любви нет! Никакой! Понимаете?» Мне очень не хватало этой любви. И отца, и моей. Человеку очень плохо, когда он не любит! Но за два месяца до того, как отец мой почил, произошла очень большая метаморфоза. Он вдруг очень изменился. Он столько ласковых слов нам с сестрой сказал! И какие мы умницы, и какие красавицы! И врачам, и сиделкам, и всем-всем он рассказывал, сколько мы для него делаем. И как он нас любит. Я за всю жизнь столько теплых слов от него не слышала. И когда он почил, батюшка служил панихидку на могилке и вдруг сказал: «Ой, Митрофан! От слова – митра!». Моего отца звали Митрофан. И я не знаю – почему, но в тот момент я вдруг поняла, что мой отец – из глухой, глухой деревни Амурской области. Он приехал покорять Москву. Конечно, у него не хватало времени на детей. Но по-светски он сделал большую карьеру. Занимался наукой, делал открытия, писал книги. И вдруг до меня дошло, как ему было тяжело в этой Москве. Но в силу характера он не мог, не умел это все объяснить. И у меня произошло большое изменение внутри. Пришла очень большая любовь к нему. И я еще внукам своим обязательно расскажу, какой чудесный у них прадед. А у меня очень красивое имя – Мария Митрофановна. Митрофановна – от слова «митра». Хотя, знаешь, в детстве я очень стеснялась своего имени. Кругом были Лены, Наташи. А я одна – какая-то Маша. А отчества я стеснялась еще больше. Все – Дмитриевны, Алексеевны, Александровны. А тут – Митрофановна. Что-то неприлично-деревенское. Только с возрастом я поняла, что мне очень повезло.

И она улыбнулась радостной своей улыбкой. Как будто ничего плохого вообще не было.

Наша любимая тетя Таня

Пора уже заканчивать. Но я почему-то подумала о той Татьяне, которая вымолила дочку. Как по Марии не скажешь, что было у нее в жизни, так и про Татьяну я и подумать бы не могла.

«Наша любимая тетя Таня», – так называли ее все дети. Она была их лучшим другом, знала всех по именам, и для каждого у нее был особенный гостинец, который она доставала из своих волшебных глубоких карманов.

Познакомила нас маленькая тогда Варя, наша старшая дочь. После литургии она вдруг подошла к какой-то сотруднице храма:

– А можно я здесь с вами останусь?

– Конечно, можно, деточка! А вы, мамочка, идите домой, отдохните, я за ней присмотрю, покормлю в трапезной. Не волнуйтесь…

Это была Татьяна.

Оставаться с ней в храме стало для Вари традицией. Она помогала ей убираться, ухаживала за подсвечниками, стояла на службах, пила с ней чай, прогуливалась по подворью и слушала ее удивительные рассказы о Боге и святых.

А еще Татьяна много лет каждую неделю ездила в дом престарелых. Ухаживала за «своими старичками».

– Они уже мне все как родные, – говорила она. – Там у каждого своя история. Страшная. Люди с образованием, с хорошими должностями. При живых детях, женах, мужьях. И здесь… Какая же это боль!.. Почти все безногие, безрукие, слепые. И главное – никому не нужные. А каждый человек ведь не может без любви. Без любви все гибнет. Вот и надо всех их оббежать, поцеловать, кому-то почитать, кого-то в храм отвезти, с кем-то поговорить, рассказать о вере, о Христе. Ведь они же умирают. И это очень страшно – уйти Туда и не узнать о Боге…

А в это время у нее самой дома была такая же боль. Но у нее был Бог. Поэтому и не скажешь…

А потом она ушла. Девятого августа, в день рождения нашей второй дочки Сони.

Все мы, как сказал отец Мелхиседек, доживем до смерти. И обязательно встретимся. Потому что Христос воскрес!

– Мама, а где тетя Таня? – спросили мои девчонки. – Мы будем с ней пить чай?

А я не знала, что ответить. И сама не могла поверить. И еще долго-долго мне казалось, что придем мы сюда, а навстречу нам выбежит наша тетя Таня, радостная и улыбающаяся. И достанет из своих бездонных карманов горсти конфет для моих дочек. Или крикнет мне:

– Ленк, давай быстрее, уже помазание. Девчонок помочь поднять?

Ох, пишу и плачу… Судьбы, да. Но все мы, как сказал отец Мелхиседек, доживем до смерти. И обязательно встретимся. Потому что Христос воскрес! Да и любовь никуда не уходит. И с Богом можно даже летать.