[smoothcategory catg_slug=»publikaczii»]
— Ба, а почему у тебя до сих пор света в хате нет?
— Так его и в деревне нет. Не провели, онучок.
Я сидел на лавке у стола, на котором бабушка зачем-то расстелила, принесенное из сарая сено. Затем она поставила на сено два стаканчика с зерном, с вставленными в них толстыми свечами. Бабушка зажгла свечи, потушила керосиновую лампу, единственный источник света в хате, не считая отблесков огня из печи, а за горящими свечами примостила картинку под стеклом, на которой были изображены женщина, вол, овечки и маленький мальчик.
— Сейчас, онучок, мы с тобой богатую кутью будем кушать и Рождество встречать.
Богатая кутья была в большой глиняной миске. Почему «богатая»? Да ведь там все-все было! И в меду вареный сладкий рис, и ягодки изюма и мягкие, тоже сваренные, яблоки, груши и сливы.
Бабушка прочитала какую-то молитву, перекрестила стол и вручила мне ложку.
— С Рождеством тебя, Шура!
Я в этот раз не возмутился, что она меня опять не Сашей, а Шурой называет. Решил, что когда поем, тогда и скажу ей, что неправильно это наименование.
Кутья действительно вкусная была, каждый день бы такую, а бабушка всего пару ложек то и съела. Сидела рядом со мной, смотрела на мое усердное старание в поедании кутьи, улыбалась и вздыхала. Она всегда вздыхала почему-то…
— Ба, а что такое Рождество?
— Это, онучок, день рождения Бога нашего. Видишь, вон, Он в яслях, в колыбельке лежит – и бабушка указала на картинку.
Там действительно лежал мальчик, а над ним склонилась женщина.
Бабушка рассказала, что это мама Бога, ее Богородицей называют, а зовут Марией, и что Рождество это в пещере состоялось давным-давно и в дальней-дальней стране.
Представил я пещеру, в окно посмотрел, а оно толстым слоем ледяных узоров покрыто.
— Так холодно же в пещере зимой!
— Холодно, онучок, холодно, но им – бабушка указала на картинку, птичка помогла, малиновкой ее зовут, она огонь и раздула.
Какая малиновка на вид я хорошо знал, она в бабушкином саду жила, но вот, как она могла самому Богу помочь, никак не представлялось.
Я вопросительно посмотрел на бабушку и она, смотря на горящие свечи, поведала мне, шестилетнему мальчишке эту удивительную историю.
В пещере, где лежал в яслях Христос, было очень холодно.
Лишь слабо горел костер, разведенный в выбоине каменного пола. Богородица смотрела на огонек и со страхом думала, что еще немного, и он погаснет. Сил подойти и подуть на угли, у Девы Марии не было.
Она попросила вола:
– Пожалуйста, подуй на костер.
Но животное жевало что-то, думало о своем и не услышало просьбы.
Богородица обратилась к овце:
– Пожалуйста, подуй на костер.
Но и овца жевала и тоже о своем думала.
Угольки с огнем все угасали, и уже было ясно, что они вот-вот потухнут.
Вдруг, послышалось шуршание маленьких крыльев. Это была маленькая птица — зарянка. Ее крылышки затрепетали над угасающим костром, обдавали его воздухом. Угли стали ярко-красными, а зарянка продолжала махать крыльями и при этом пела, насвистывая что-то жизнерадостное.
И еще она успевала собирать клювом сухие хворостинки, и подбрасывала их в костер. Пламя разгоралось и стало нестерпимо жечь птичке грудь, которая становилась все более красной. Но зарянка терпеливо переносила боль. Она продолжала раздувать огонь до тех пор, пока он весело не затрещал. В пещере стало тепло и уютно. Даже вол с овцой на это внимание обратили.
Маленький Иисус Христос в это время спал и во сне улыбался.
Посмотрела Богородица нежно и ласково на красную, обожженную пламенем грудку птицы и сказала: «Быть тебе малиновкой с этого дня и напоминать ты каждому будешь о рождестве Христовом и своем благородном сердце».
1988 год. 7 января. Кафедральный собор в родном Ростове-на-Дону. Полный храм людей в раннее не очень морозное, туманное, но по-особому удивительное утро.
Почему удивительное? Изначально не могу понять. Что-то внутреннее, необъяснимое. Уже прекрасно знаю, что сегодня праздник Рождества Христова, что радость вселенская. Не только знаю, но и соображаю отчасти, почему отсчет времени нашего тысячелетия от этого дня ведется, но удивление?
Лишь когда с Чашей архиерей с алтаря вышел и в храме раздалось: «Со страхом Божьим и верою преступите» понял, отчего удивляюсь. Нет, ни оттого, что в этом году на службу прошел свободно, без необходимости объяснять хмурым дружинникам и милиционерам, вокруг храма в оцеплении стоящим, зачем я сюда заявился. Ни по этому. Просто над каждой из сотен горящих свечей, над каждым белым платочком молящихся женщин, невидимо порхала малиновка раздувающая пламень веры и тепло праздника.
1991 год. Мой первый приход, из небытия восставший. Небольшое восточно-украинское село. И я, в белом облачении иерейском. Раннее, еще темное утро Рождества Христова.
Волнуюсь.
Да и как не волноваться, если никогда эту службу сам не служил?
Расписал все последование богослужения в тетради, на аналой рядом со служебником положил, а начать Великое повечерие боюсь, а вдруг все не так как положено?
В алтарь Филиппович заглянул, староста наш, наверное, понял мои страхи:
— Начинай, пастырь, начинай. Ждут.
И улыбнулся. Поддерживающе и одобряюще.
Когда же запели «С нами Бог», все страхи прошли, и молилось и пелось, и все выходило по чину от веков установившемуся.
Вышел на литию, хлеба освящать, а в центре храма вертеп, с лампадой внутри. Смотрю на него, а там именно та Богородица с праведным Иосифом, именно тот Христос, и вол, и овца и яркий огонек разгоревшегося пламени Рождества.
И голос бабушки, и конечно малиновка.
Да и куда им деться из вечности Рождеством данной…?!