В двадцатом веке сонм православных святых пополнился невиданным числом новых мучеников. Сколько их, людей, пострадавших за веру в годы гонений? Этого мы, наверное, не узнаем никогда. Но и те, чье имена сохранились в истории, и те, кто сгинул безымянным, нашли свое место в памяти Церкви.

Что может Церковь?

Вечером 25 января (7 февраля по новому стилю) 1918 года позвонили в парадную дверь квартиры митрополита Киевского Владимира в Киево-Печерской лавре. Вошли пятеро вооруженных солдат во главе с матросом: «Где Владимир-митрополит? Мы желаем с ним переговорить». Разговор проходил в спальне митрополита, без свидетелей, он был бурным, но недолгим. Митрополит вышел, попрощался с келейником, его увели одного, не пустив келейника дальше ворот. Послышались выстрелы… «Так всех вас по одному повыведем», — бросил на ходу монахам один из революционных солдат, торопившихся к месту расстрела, но не успевший принять в нем личного участия.

Владыка Владимир (Богоявленский) не был первым «церковником», погибшим от рук новой власти: уже 31 октября 1917-го, через шесть дней после переворота, в Царском Селе отряд красногвардейцев убил протоиерея Иоанна Кочурова, были и другие жертвы в других местах. Но это убийство стало знаковым: митрополит Владимир был почетным председателем Поместного собора, да и вообще одним из известнейших иерархов Русской Церкви. Святитель Тихон, Патриарх Московский и всея Руси, так отозвался об этом событии: «Конечно, судя по-человечески, ужасною кажется эта кончина, но нет ничего напрасного в путях Промысла Божия, и мы глубоко верим, что эта мученическая кончина Владыки Владимира была не только очищением вольных и невольных грехов его, которые неизбежны у каждого, плоть носящего, но и жертвою благовонною во очищение грехов великой матушки-России».

В апреле 1918-го, когда окончательно стало ясно, что речь идет не об отдельных инцидентах, но о войне новой власти с Церковью, да и с собственным народом, Поместный собор учредил «ежегодное поминовение в день 25 января или в следующий за сим воскресный день всех усопших в нынешнюю лютую годину гонений исповедников и мучеников».

Можно сказать, что Православная Церковь оказалась совершенно не готовой к грозным событиям 1917-го года — да, впрочем, кто тогда был к ним готов? Вековые устои распадались, и для многих простых людей, когда не стало царя — не стало и Бога. Генерал А. И. Деникин вспоминал, как после Февральской революции одна из стрелковых рот на фронте оборудовала церковь себе под казарму, а в алтаре сделала отхожее место — и ни один человек не возмутился. Как это могло быть, тем более на фронте, где смерть была совсем рядом? Неужели все они в один день стали ярыми атеистами? Скорее, таких нашлось двое-трое человек, а остальные просто остались безразличными или не решились возразить.

Нечто подобное происходило в те месяцы и в масштабах всей страны: агрессивное меньшинство навязывало свою волю пассивному большинству. И Церковь, казалось бы, не могла найти себе место в столь быстро менявшейся обстановке, ничего не могла противопоставить такому натиску революционеров. Но одно, по крайней мере, оставалось неизменным: возможность умереть за Христа. Этого слишком мало? Да, кто-то ведь брал в руки оружие и шел сражаться с большевиками, а кто-то всего лишь становился их мишенью… Всего лишь? Но не так ли выстояла и победила Церковь в первые века своего существования, когда ее гнали и преследовали римские власти? «Кровь мучеников есть семя Церкви», — говорил тогда христианский писатель Тертуллиан, и это действительно было так. И по сходству с теми древними христианами убитых в XX веке назвали новомучениками.

Против потока

Здесь, правда, есть одно существенное отличие. Те древние мученики, как правило, стояли перед выбором: отречься от Христа или погибнуть. Им предлагали принести жертву языческим богам. Даже необязательно было в этих самых богов верить, достаточно было совершить пустое формальное действие, какое совершали тысячи: высыпать горсть благовоний на языческий алтарь — и тем самым присоединиться к государственному культу, доказать свою благонадежность. Если христиане не шли на это, их убивали.

О чем говорили революционеры с митрополитом перед тем, как повели его на расстрел? Уговаривали его признать, пусть даже формально, советскую власть, вывесить красный флаг над домом? Или искали тайник с золотом? Или просто оскорбляли и били его? В нашем мире это так и останется тайной. Но мы знаем, что во множестве других случаев жертвам не предлагалось никакого выбора: их убивали просто за то, что они принадлежали прежде к «эксплуататорским классам», были богатыми, сильными… или хотя бы казались таковыми.

Да, среди новомучеников были и такие, кто активно воспротивился очередному глумлению большевиков над святынями — например, «вскрытию мощей» или изъятию церковных ценностей «в помощь голодающим» (а на самом деле это было очередное ограбление ради текущих нужд партии и правительства). Но в огромном большинстве своем это были люди, которых просто убили для того, чтобы их не было на свете. Даже если бы они тогда принесли жертвы новым идолам, это вряд ли избавило бы их от смерти. Можно ли тогда считать их мучениками, если у них не было выбора?

Но неслучайно прозвучала в словах святителя Тихона дерзкая, казалось бы, мысль о том, что эти смерти ведут к «очищению от грехов России». И его слова повторил Патриарх Кирилл в мае 2009-го, совершая богослужение на Бутовском полигоне, месте массовых расстрелов под Москвой: «Вот тут-то и требуется сила — идти узкими вратами в Царствие Божие, идти против течения, идти против общего потока в надежде на то, что если многие люди пойдут против этого потока, то и мутные воды остановятся, а может быть, и повернутся вспять».

У всех этих людей был в свое время выбор. Они могли пойти на сотрудничество с новой властью. Необязательно даже было самим доносить, достаточно было просто отречься от всего прежнего, бегать на митинги, носить флаги, повторять лозунги… Многие поступили так, и многие (хоть и не все из них) так сохранили свои жизни. Но были люди, которые предпочли остаться собой, сохранить верность своим убеждениям, чего бы им это ни стоило. Режим требовал от них забыть не только о вере, но и о былой, бесклассовой морали, отречься не только от Бога, но и от человека: предать семью, учителей, соседей. Они отказались приносить такую жертву идолам.

И поэтому каждый из них — мученик или исповедник. В базе данных Свято-Тихоновского университета — более тридцати тысяч человеческих имен и судеб. На самом деле убиты были миллионы, и про большинство из них мы никогда не узнаем: когда они умерли, при каких обстоятельствах, оставались ли они верны Христу до смерти. А может быть, наоборот, кто-то из былых палачей за час до собственного расстрела обратился к Богу с покаянной молитвой, как благоразумный разбойник? Мы ничего не можем сказать наверняка, кроме одного: такие люди были.

Перелистывая страницы с именами жертв, невольно пытаешься представить себе этих людей. Вот мой однофамилец, тезка моего отца и моего сына, — сельский священник Сергей Десницкий, родился в 1882 году в Псковской губернии. В 1933-м осужден на пять лет, в 1937-м снова арестован (видимо, до того освобожден был досрочно, по зачетам?), осужден и расстрелян. В 1955 году реабилитирован. Вот и все, что я знаю об этом человеке… Каким он был, как он жил и как шел он на смерть?

Место встречи — Голгофа

Понятно, что в СССР праздновать память исповедников и новомучеников было совершенно невозможно. Ее чтили православные за рубежом, а в марте 1991 года и Синод РПЦ принял решение о возобновлении этого празднования. Не раз с тех пор тема новомучеников поднималась в церковно-политическом контексте, для того, например, чтобы провести разделение между «чистой» Зарубежной Церковью и Московской Патриархией, «запятнавшей себя соглашательством с безбожными властями».

Да, конечно, глядя на подвиг этих людей, мы не можем не почувствовать, насколько обличает нас наш собственный опыт соглашательства с грехом. Но все-таки их благородная смерть — повод не для разделения, а для объединения всех. Точно так же и сами они были людьми разных званий и убеждений, во многом не соглашались друг с другом при жизни, наверняка не были безгрешны. Но в какой-то главный момент они пошли на Голгофу за Христом и встретились там с Ним и друг с другом. Неслучайно в тропаре этого праздника говорится о них обо всех сразу как о народе Божьем: «Днесь радостно ликует Церковь Русская, прославляющи новомученики и исповедники своя: святители и иереи, царственныя страстотерпцы, благоверныя князи и княгини, преподобныя мужи и жены и вся православныя христианы, во дни гонения безбожнаго жизнь свою за веру во Христа положившия и кровьми Истину соблюдшия».

С тех пор очень многое изменилось. Церковь давно уже не гонима, мы свободны в нашем вероисповедании. Дело доходит до того, что в сознании некоторых людей мирно уживаются Православие и сталинизм, как будто можно одновременно чтить и жертв — и их главного палача. Означает ли наше нынешнее спокойствие, что новомучеников у нас больше нет и не будет? Никак. 19 ноября 2009 году в московский храм вошел человек в маске, окликнул священника, прозвучали выстрелы… История повторяется.

Еще в Евангелии было сказано, какой может быть цена следования за Христом, и нет ничего удивительного, что лучшим из нас доверяют уплатить ее сполна.

Андрей Десницкий

Журнал «Нескучный сад»

Источник: azbyka.ru