[smoothcategory catg_slug=»publikaczii»]
Тут есть, пожалуй, один-единственный ответ. Он заключается в следующем: человек всегда стремится к Богу. Нормальное состояние человека — в той или иной степени быть связанным с Высшим, с Идеалом.
Даже когда этот идеал в сознании человека искажён, обеднён. Даже когда он превращён вообще во что-то светское.
И всё-таки эпоха сталинизма, маоцзедуизма и прочих «измов» — показала, что человек, у которого отнят Бог насильственно, — всё равно стремится к псевдо-Богу. Он заменяет истинную веру идолопоклонством, и всё равно инстинкт стремления к Богу сохраняется.
Но совсем иначе выглядит дело, когда мы ставим вопрос: А почему же христианство?
Священные книги? В каждой религии есть священные книги, иногда очень высокого качества и высокого духовного полёта и поэтического свойства. Многие священные книги Востока — ну скажем, индийские: Махабхарата, Бхагаватгита как часть её, буддийские сутты — имеют богатое содержание и написаны великолепно. Что тогда ещё?
Искусство? У нас сейчас часто восхищаются древнерусским искусством. Да, я сам очень его люблю, и оно для меня неотделимо от всей духовной культуры; но говоря объективно, если смотреть не пристрастно, как я, а со стороны, — то искусство древней Греции с её религией, искусство индийской духовности, все пагоды, все храмы… (А в мечетях разве нет своей прелести? Я был в Бухаре, смотрел на мечети — в них тоже голос Божий как-то запечатлён)… И если брать эстетические критерии, то — кто знает, это субъективно, может быть, 3 тогда религия Зевса и Афины будет лучшей… Есть много древних (и новых) прекрасных культовых сооружений, у всех религий, поэтому христианство не может сказать, что оно обладает здесь козырной картой. Тогда почему же христианство?
Нравственность? Да, конечно. И я рад, что сегодня в нашем обществе признают высокие нравственные ценности христианства. Но было бы ложью и пропагандой утверждать, что за пределами христианства не существует нравственных ценностей. Это говорится либо в пылу полемики, либо от невежества.
Я не имею здесь возможности вам пересказать нравственные доктрины всех народов, но безусловно высокие этические идеи содержатся в писаниях стоиков, буддистов. Естественно, в Ветхом Завете (который, хотя и связан с христианством, но всё-таки дохристианская религия). Да, конечно, там есть и иные мотивы. Да, в Ветхом Завете есть суровость, которой, ках утверждают у нас, нет в Новом. Но это тоже аберрация сознания. Ибо Господь наш Иисус никогда не был сентиментален, и суровых обличений у него достаточно. Надо читать Евангелие только с помощью розовых очков, чтобы не слышать голос: «Горе вам, книжники и фарисеи!» или: «Отойдите от меня, проклятые, в огонь вечный!». Это же не сентиментально!
Конечно, у христианской этики есть свои особенности. Тем не менее, если б кто-то пришёл со стороны и начал сравнивать этику христианства и этику, скажем, стоицизма (Эпикура, Эпиктета, Сенеку — тех, кто жил почти в евангельскую эпоху), нашёл бы там очень много общего с Евангелием, хотя греческие философы ничего этого не читали.
Но в чём же дело тогда, почему христианство? Не остаться ли на позиции окончательного плюрализма религий? На позиции, согласно которой Бог открывается или познаётся в любой форме религии? И в таком случае исчезает (идея и вера в) абсолютность христианства.
Так вот. Мне кажется, ничто не доказывает абсолютность христианства, кроме одного: кроме Иисуса Христа. Ибо каждый из учителей, создавших мировые религии, я уверен, говорит нам истину.
И давайте прислушаемся к ним. Будда говорит, что он достиг состояния абсолютной отрешённости после долгих и упорных упражнений. Мы можем ему верить? Можем, почему нет, это великий человек, он добился этого.
Греческие философы говорят о том, с каким трудом интеллект добирается до идеи Бога и духовного мира. Это истина.
Или Магомет, который говорил, что он ничтожно себя чувствовал перед Богом, что Бог ему взял и открылся, сам он перед Ним как муха. Можем мы верить? Да!
И вот среди них единственный, который говорит от своего лица как от лица Бога: «А Я говорю вам», или, по Иоанну: «Я и Отец одно». Никто из великих учителей мировой религиозной мысли никогда ничего подобного не говорил. Таким образом, единственный случай в истории, когда Бог открывает себя через конкретного человека в некой абсолютной полноте, — это тот случай, который мы имеем в Евангелии.
Иисус, проповедующий мораль, — это исторический миф. За одно это не могли б его распять.
Иисус, назвавший себя мессйей? Ну, почему ж тогда не распяли Бар-Кохбу, который тоже называл себя мессией? И много было лжемессий. Чем вызвал он такую любовь и такую ненависть? «Я есть дверь», — сказал он. Дверь в вечность. И мне кажется, что всё ценное в христианстве лишь потому ценно, что оно Христово. Если оно не Христово, оно в такой же степени принадлежит исламу или буддизму.
Всякая религия есть путь к Богу, догадка о Боге, приближение человека к Богу. Это вектор, устремлённый снизу вверх. А явление Христа — это ответ. Это вектор, идущий с неба к нам. С одной стороны — находящийся в рамках истории, с другой стороны ни на что не похожий.
Христианство потому уникально, что уникален Христос.
(Протоиерей Александр Мень. «БЫТЬ ХРИСТИАНИНОМ»)